Автор: Извращенец Вилли
Фандом: Loveless
Жанр: романс
Пейринг: билавды
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: отказ.
Размещение: с разрешения.
От автора: Билавд - что-то сродни моей первой подростковой любви, отголоски которой спустя много лет все еще вызывают трепет.
у меня совсем не вышло выдержать толково характер Нисея. прости, мой мальчик, я пытался.
читать дальше
I only stick with you
because there are no others
you’re all I need
you’re all I need
I’m in the middle of your picture
lying in the reeds
because there are no others
you’re all I need
you’re all I need
I’m in the middle of your picture
lying in the reeds
Аояги Сеймей ненавидит прикосновения. Ему всегда казалось отвратительным, когда кто-то дотрагивается до него. Даже будь это не прямой контакт кожи к коже, даже будь это его собственная мать. Чужие грязные руки, неизвестно что бравшие, непонятно чем испачканные, мерзко.
Единственным, кто все же может входить в узкую зону его комфорта, всегда был и остается брат. Наивный и невинный маленький Рицка. Чистый. Его приятно гладить по голове между мохнатых ушек, щекотать бока, его можно даже обнять со спины и прижать к себе, не ощущая при этом липкого, гадкого отвращения, гнилым налетом оседающего на дне желудка.
А потому с новым Бойцом, упорно не желающим соблюдать с долгожданной Жертвой даже требуемой этикетом дистанции, проблемы возникают с первой же минуты. Нисей настойчив и навязчив, Нисея слишком много в неприкосновенном личном пространстве, Нисей безмерно бесит. Он пытается держаться как можно ближе, силится поскорее укрепить Связь, следуя инстинкту охранять и защищать, с которым ничего не может поделать.
В свое время Семей мог позволить себе касаться Соби - лишь в том случае, когда в руках у него был нож либо другое орудие для наказания. В таких случаях непосредственный контакт был хотя бы оправдан. Но невыносимый Акаме совершенно не поддается дрессировке. Он упорно продолжает стоять слишком близко, мимолетно касаться и даже гладить, несмотря на то, что каждый раз огребает за своевольность. Сеймей не считает нужным сдерживаться в защите себя от посягательств, не задумываясь даже, что защищаться от собственного Бойца – не то что бы глупо, но как-то неестественно.
Не то что бы Нисей мазохист – вовсе нет, ему отнюдь не нравится терпеть унизительные побои, ему не доставляет удовольствия боль, его тошнит, когда он наглотается крови. А потому глаза его горят все большей азартной яростью, когда он в очередной раз рвется прижаться к стройному, выглядящему слабым, телу Аояги, потереться о его плечо недавно сломанным носом, мазнуть недавно лишь зажившими губами.
- Ты меня испачкаешь, отойди, ничтожество, - Сеймей грубо отпихивает его, толкая под ребра, отлично зная, что там еще не сошла гематома.
Акаме способен без труда сопротивляться нехитрым боевым умениям Сеймея, но не смеет, не может пойти против Жертвы. За что Аояги презирает его только больше – слабое, ничтожное существо, которое не может противостоять собственным инстинктам, не может побороть тягу, несмотря на унизительную невзаимность.
Удивительно, что при всем этом Акаме, на самом деле, не выглядит человеком, которого каждый день отвергают, не кажется сломленным, униженным. Наоборот, с каждым разом у него прибавляется какого-то злобного, нездорового энтузиазма, с которым он вновь и вновь лезет к Сеймею, который его вновь и вновь отталкивает. И все равно ведет себя так, будто это он здесь хозяин положения.
Их первый поцелуй становится для Сеймея настоящим открытием. Неприятным. Вынужденная мера в Системе, противники оказываются сильны, а Нисей потратил слишком много сил в прошлом бое, просто развлекаясь от скуки. Сеймей обязательно его за это потом накажет, а сейчас приходится, стиснув зубы от гнева, с трудом удерживая себя в руках, позволить глупому Бойцу себя поцеловать, чтоб укрепить Связь и поделиться энергией.
Несмотря на опасность ситуации, причем, больше исходящую от его сердитого Агнца, чем от Пары противников, у Нисея такое триумфальное выражение лица, что сводит челюсть. Не медля ни мгновенья, Акаме берет лицо Сеймея в ладони, что совершенно лишне, и прижимается к тонким сухим губам, сразу же углубляя поцелуй. Закрывает глаза и наслаждается этим настолько жадно, что от удовольствия подрагивает реальность развернутой им Системы.
Аояги рассчитывал прервать это мерзкое действо почти сразу же, как только поймет, что Нисею достаточно для сражения, но не может. Он ощущает физически, как льется из него энергия в тело Бойца, освобождая его собственное, как уходит ватная тяжесть, душившая его столько лет. Прежде ни один Страж не был способен принять все то, что Сеймей мог дать, а потому после ряда разочарований парень приспособился вести бой по-другому, совершенно позабыв о своей природе. Потому ему ни разу не пришло в голову, что предназначенный, созданный для него Нисей идеально подходит ему, скорее всего, никогда не получал достаточно, и жаждет ровно столько, сколько у Сеймея есть.
И это чувство оказывается совершенно потрясающим. Ощущая все нарастающую легкость, Сеймей начинает отвечать на умопомрачительный поцелуй, пуская в свой рот чужой язык, позволяя ему поглаживать и облизывать. Он чувствует, как передаваемая энергия превращается в разрушительную, невообразимую силу в теле Нисея, и это чувство пьянит.
После боя, быстро закончившегося абсолютным разгромом врага, Сеймей очищает разум и приходит в лютую ярость. Как он мог такое допустить, что себе позволяет это ничтожество! Боец – не более чем средство для достижения цели, но этот… выводит хладнокровного Аояги из себя одним лишь фактом своего существования.
С досадой Сеймею приходится признать, что прикосновения Акаме ему физически приятны. Было бы глупо это отрицать, когда от его присутствия по телу разливается тепло, от его близости подрагивают пальцы, а укрепленная Связь настойчиво к нему тянет. Только вот от всего этого Аояги лишь начинает зверстововать еще больше. И за каждое вырванное мгновение необходимой близости Нисею приходится платить.
И все равно, он садится на пол у кресла, в котором Сеймей сосредоточенно читает книгу, и самоуверенно касается губами покоящейся на подлокотнике руки. Пара долгих секунд уходит у Аояги на то, чтоб сообразить, что допускать такого нельзя. Что нужно отказаться от разливающегося от места прикосновения тепла, от оглаживающего кожу дыхания.
Эта пара секунд стоит Сеймею очередной, пусть и мелкой, потери инициативы. Боец теперь позволяет себе целовать его руки. А Аояги подолгу не может заставить себя прогнать его, отказаться от удовольствия лицезреть Акаме опустившимся на колени и припавшим к ладони своего хозяина, единоличного и непоколебимого. Своей Жертвы.
Это похоже на небольшое таинство, на ритуал. Сеймей даже себе предпочитает не признаваться, что намеренно из раза в раз опускается в старое, но хорошо сбереженное, кресло. Нисей, расценивая это как сигнал, вскоре опускается перед креслом на пол, склоняет покорно голову, от чего лицо скрывают волосы, прикрывает глаза и целует белоснежную руку, легко касаясь кожи губами, прижимаясь и замирая на несколько бесконечных секунд. Это время необходимо, чтоб немного угомонилось сердце, не колотилось так в груди, чтоб немного осел пламенем взметнувшийся восторг. Чуть погодя он решается взять чужую руку в свои, ведет носом по ладони, мелко-мелко и часто целуя нежную кожу, затем подушечку каждого пальца. И позволяет себе совсем уж невообразимое – берет один из пальцев в рот, оглаживает его языком, неслышно замычав, склоняет голову набок и ведет языком между пальцами вниз, приникая у самого основания к тонкой связующей коже, посасывает. И быстро вытирает холодеющею от влаги руку, зная, что это может стать неприятным и сильно рассердить его Жертву.
Сеймей так невообразимо приятно пахнет, от его близости Связь будто делает кульбит, наполняя Бойца клубками теплых эмоций, в которых не разобраться. Это вовсе не чувствуется унизительным, что странно рядом с Аояги. Сеймей слишком властный, слишком жесткий, всегда повелевает и требует беспрекословного подчинения, используя людей и выбрасывая ненужных. И это все глубоко импонирует Нисею, не отличающемуся строгостью моральных норм, если бы только Ангец не относился точно так же к нему самому. Все существо Нисея противится каждый раз безразличному использованию, вызывая желание потянуть с выполнением приказа, съязвить, немного отступить от плана. И лишь здесь и сейчас, стоя на коленях перед Сеймеем, который, кажется, почти принял его, который позволяет целовать себе руки, пусть даже и глядя с легким снисхождением – в таком положении Нисей ощущает, что все правильно, что все так и должно быть, что здесь и есть его место. Сеймей так бесподобно красив в своей расслабленной позе, подпирающий свободной ладонью голову и из-под полуопущенных век наблюдающий за Бойцом. Нисей не может этого видеть, но чувствует, всем своим естеством чувствует, как прекрасна сейчас его Жертва.
Ровно до тех пор, пока Аояги не сгребает его за волосы, резко отрывая от себя, больно тянет и жестко улыбается в лицо, нездоровой яростью сверкая глазами. Язвительно спрашивает, доволен ли Акаме, получил ли то, чего хотел, обещает, что такого больше не повторится и с силой толкает ногой в грудь, заставляя упасть. Он делает вид, что намеренно позволил прикоснуться к себе, дабы потом унизить, растоптать. И пусть Нисей этому совсем не верит, менее больно не становится.
А Сеймей запирается у себя и дрожит всем телом из-за испытанного только что ни с чем несравнимого удовольствия, понимая, что возбужден морально настолько, что вскоре это могло бы выразиться и физически. И в то же время из-за безмерной злости за это. Так не должно быть, ему это не нравится, это отвратительно и мерзко. И Сеймей не сможет устоять, позволив этому повториться вновь.
Потому, срывая злость на собственном Бойце, Аояги решает не помогать ему в очередном бою, оставляя в авторежиме. И злится потом за провальный проигрыш. Отчасти на себя, что не рассчитал, но, безусловно, больше на Нисея, позволившего отделать себя так, что медики колдовали над ним несколько часов, собирая практически по частям. И то неизвестно, выживет ли, все зависит от воли самого пострадавшего и должно решиться в ближайшие сутки.
Приходится остаться рядом с ним в больнице. Ничтожество обязательно потом за это ответит, ведь приходится потратить на него драгоценное время, перекроить планы и сидеть в темной, неуютно неживой палате.
- Сеймей... – очнувшись, Нисей не говорит "пожалуйста", о нет. Он из последних сил улыбается разбитыми губами и язвительно хрипит, - ты мне нужен, милый, я без тебя умру.
Наглая дрянь. Звучит отвратительно - и лишь больше раздражает оттого, что это чистая правда, а не влюбленная романтичная чепуха. Ему жизненно необходима сейчас близость Жертвы, никакие лекарства не помогут Бойцу лучше. И Акаме знает это, и упивается этим, потому что выбор у Сеймея не велик – помочь или позволить своему оружию умереть. Сжав губы в тонкую нить, Аояги в пару резких движений укладывается на узкую койку и приобнимает обманчиво худое тело. Он перебирает пряди длинных волос, путая в них пальцы и с отстраненным интересом глядя, как черное и мягкое контрастирует с его белоснежной кожей. Гладить Нисея – совсем не то же самое, что гладить Рицку. От контакта с братом в груди становится тепло и уютно, хочется улыбнуться и нежно поцеловать в макушку, насладиться потом удивленным взглядом счастливых глаз.
Прикосновения же к Нисею всегда поднимают в Сеймее бурю слишком сильных, слишком мощных чувств, которым досадно трудно противостоять. Хочется окунуться в них и позволить себе насладиться, разрешить им плавно проникнуть в тело и наполнить негой каждую клетку. Его близость отдается импульсами на кончиках пальцев, рядом с ним Сеймей будто сам наполняется силой. И ладно бы только силой - это, безусловно, только на руку, но вместе с тем в груди скручивается еще ворох из десятков эмоций, в которых Аояги совершенно не желает ковыряться и разбираться.
Вымотанный как морально, так и физически, на грани сна, он лишь позволяет себе коротко коснуться губами виска Нисея, оправдывая это лечебной необходимостью. А проснувшись, обнаруживает Бойца спящим у себя на груди и крепко прижимающимся к боку.
***
С этим приходится – нет, не смириться, Аояги Сеймей не рожден смиряться. Принять. Тем более, отрицать, что ему откровенно приятно - глупо, а Сеймей уж точно не причисляет себя к числу глупых людей. Потому он, можно сказать, расслабился и получает удовольствие.
Сеймей принимает решение и все-таки позволяет Бойцу пойти дальше, даже сам тыкает его лицом в свой пах, дабы не было лишних вопросов. В конце концов, Нисей еще и явно отличный способ достичь приятной разрядки, так зачем отказываться.
Вновь стоя на коленях перед все тем же креслом, Нисей старательно и с видимым удовольствием облизывает его член, а у Сеймея в голове вертится неуместная ассоциация с леденцом. Длинные волосы мягко щекочут бедра с внутренней стороны. Сеймей брезгливо кривится, услышав чмоканье, зато Акаме явно ничто не смущает, тот хлюпает и со вкусом сосет, отлично зная, что и как нужно делать. От осознания того, что у собственного Бойца Сеймей не первый, что он уже касался кого-то вот так, что точно так же брал у кого-то в рот, глаза застилает кровавая пелена. И Сеймей не берется сейчас анализировать свои эмоции, четко понимая, что эта ярость может быть не просто отвращением к попользованному человеку, а едкой ревностью, но не хочет осознавать этого. Кто-то трогал Нисея. Кто-то, не Сеймей. Видел его Бойца обнаженным и таким же бесстыдно откровенным.
Ведь Аояги никак не может знать, что со всеми своими предыдущими партнерами Нисей был жесткой холодной скотиной.
Сеймей касается кончиками дрожащих пальцев уголка рта, в котором собралась вязкая слюна, ведет рукой вверх, размазывая ее по щеке, и когда доверительно расслабившийся Нисей прикрывает глаза и ласково трется о ладонь, резко хватает его за волосы, наматывая их на кулак, больно тянет.
- Шлюха, - лишь шипит он сквозь зубы. Ни гордость, ни затопившая разум ярость не позволяют высказать свои сомнения и тревоги.
Из-за запрокинутой головы Нисей не может толком сомкнуть влажных губ, кадык неприятно прыгает под натянутой кожей. Агнец сейчас столь чисто зол, что даже не замечает, как текут по Связи его эмоции прямо в Акаме.
- Я... люблю тебя. Сеймей, - говорить тяжело, не столько из-за дискомфорта, сколько виной захлебывающего чужого гнева, который Нисей чувствует всем своим естеством.
Это не похоже на признание в любви, на настоящее признание. Это просто констатация факта. Нечто столь естественное и обычное, как будто говорить Сеймею "я люблю тебя" столь же привычно, как восхвалять королеву или воздавать мольбы богам. В любом случае, они оба знают, насколько правильно звучат эти слова. Ведь в мире нет ничего более правильного, чем Боец, безгранично обожающий свою Жертву.
Даже если эта Жертва - бездушный Аояги Сеймей.
У Сеймея дрожат губы и он плотно сжимает их в тонкую нить. Он – Возлюбленный и всегда знает, когда его любят. И всегда эта любовь безграничная, безмерная и нездоровая. Так любит его Рицка, закрывая глаза даже на очевидные недостатки брата, так любил его Соби, доверяя себя всего без остатка, даже зная, что Жертве он так не нужен. Так любит его и Нисей. Тихо и отчаянно, безотчетно, всепоглощающе. Только в отличии от остальных, Акаме отлично знает каждую ублюдочную черту характера Сеймея, и не стремится отдаться с головой. Он просто любит, потому что Сеймей является естественной частью его самого. Именно потому он и принадлежит Аояги безоговорочно, именно потому и не беспокоится по поводу их взаимоотношений. Потому что знает… что Связь – она двусторонняя.
Нервно цокнув языком, Сеймей досадливо хмурится и минет перестает приносить должное удовольствие. Его становится критично мало, а стоящий рядом на коленях Нисей оказывается вдруг слишком далеко. Недопустимо далеко. Вцепившись тонкими пальцами в плечо до боли, Аояги тянет своего Бойца вверх, мрачно глядя бездонными черными глазами.
Конечно же, Нисей без лишних слов понимает, что от него требуется, и дальше уже сам устраивается в кресле на коленях Сеймея, успев лишь скинуть домашние штаны. Естественно, после минета Сеймей не позволяет целовать себя, но разрешает тереться о губы носом, прижиматься щекой к щеке, прерывисто дышать в висок. Раздраженным, но аккуратным движением убирает мешающие волосы.
Нисей опускается на него и это действительно больно - Сеймей толком не смазан, сам Акаме не растянут. Сейчас пойдет кровь и станет чуть легче, думает Нисей. С Возлюбленным всегда так, мелькает мысль и Акаме улыбается, с обреченной нежностью глядя в красивое лицо Жертвы. Даже секс с ним похож на наказание.
Нисей неудобно упирается лбом в острое плечо и опускается на член полностью, тихонько всхлипнув. Он мелко дрожит и обнимает ладошками голову любовника, путаясь пальцами в мягких завитках волос, всеми силами пытается расслабиться. Ощущение правильности происходящего распирает изнутри и от него становится трудно дышать, оно давит в груди, вытесняя легкие и сердце, рвется наружу до жжения в глазах. Только сейчас Акаме понимает, как долго, на самом деле, этого ждал. Вовсе не те несколько месяцев, что прошли после его встречи с Жертвой. Он ждал этого всю свою осознанную жизнь. А может, и дольше.
Нисей чувствует, как легко, будто несмело, утыкаются носом ему в шею, медленно втягивают воздух, пробуя его на вкус, и вздрагивает от неожиданности. Тут же Сеймей одергивает голову, но Нисей давит ему на затылок, возвращает ее обратно. И чувствует острое, будто разряд тока, прикосновение губ к коже. Скупая ласка отдает тысячей мелких уколов на кончиках пальцев, Нисей жадно ловит удовольствие, так снисходительно ему дарованное, абстрагируясь от всего остального, и плавится. От бедер, которые Сеймей властно сжимает, тело сотрясает болезненно-сладкая дрожь, и Нисей начинает плавно подниматься, дабы потом опуститься обратно, пока еще хоть что-то соображает.
Сеймей входит во вкус и вновь наматывает на кулак длинные волосы, тянет, открывая тонкую шею, и прикусывает жилку, в которой лихорадочно бьется пульс. Это какой-то принципиально новый вид обладания, никогда еще он не испытывал над Бойцом такой власти. И в то же время, он тоже чувствует себя принадлежащим, но впервые это не доставляет дискомфорта, не вызывает диссонанса. В груди так жарко, что это мешает дышать, но отстраниться хоть на секунду положительно не представляется возможным. Они находятся слишком близко, слишком тесно, Нисей чувствует, как Сеймей буквально вливается ему под кожу, передает это ощущение по Связи и становится непонятно, кто же из них двоих первым застонал.
У Акаме затекают ноги и немеют колени, он перестает чувствовать свое тело, зато очень четко ощущает, как изучающе, собственнически смотрит Сеймей. Мутный тяжелый взгляд прилипает к взмокшей коже, давит до легкого головокружения, завивается в тугие спирали, опаляя низ живота невыносимым удовольствием, и Нисей лишь в последний миг успевает прикрыть ладонью член, дабы не заляпать педантичного Аояги семенем. Он вновь стонет, чувствуя, как заливает жаром его нутро Сеймей, и жадно впитывает выражение его лица – изогнувшиеся брови над прикрытыми глазами с подрагивающими ресницами, поджатые чуть скривившиеся губы. Красивый, зараза. Невероятно хочется его поцеловать, просто поцеловать. Нисей будто тонет в этом щемящем желании, но никак не может себе позволить его исполнить. Он вообще не уверен, что Жертву теперь дозволено целовать просто так. Может, секс еще не повод целоваться.
Сеймей досадно быстро отходит от оргазма и спихивает Бойца с коленей, отправляется в ванную приводить себя в порядок. Нисей фыркает, представляя, как чистюля Аояги будет сейчас до покраснения стирать с кожи чужие прикосновения, но возвращается Сеймей довольно быстро, позволяя Акаме отправиться в душ. Нисей моется и предвкушает, как утром заберет с подушки мягкие черные ушки.
В спальне Сеймея не обнаруживается, зато из кухни раздается аппетитный аромат кофе. Нисей отправляется на него, инстинктивно желая находиться рядом с Жертвой, пусть даже они и дома, где ничего не грозит. Акаме предпочитает не задумываться так глубоко, но, по сути, просто идет занять свое место.
- Ты зубы почистил? – первым делом спрашивает Сеймей, даже головы не подняв, подсыпая себе в чашку корицы и перца.
Нисей лишь изгибает бровь, адресуя удивленный взгляд своей Жертве, опускается на стул рядом и стаскивает чашку, отпивая слишком горячий кофе. Дерзкий, как обычно. Сеймей недовольно цокает языком, но все же подходит, тянет Акаме за волосы, вынуждая запрокинуть голову, и целует. Жестко и властно, он по-другому не умеет, да и не должен уметь. Нисей едва не стонет от того, как запела от тесного контакта Связь. Он пьянеет от горького и острого вкуса, от переизбытка приятных ощущений, сконцентрированных в одном вечере. И лишь затем осознает, что ответа на свой вопрос Аояги так и не дождался.
Нисей склоняет голову, чтоб прикрыть соскользнувшими с плеч прядями улыбку. Удивительно, как природа безошибочно определяет Имена. Кажется, во всей вселенной не существует никого более любимого, чем сволочной Сеймей. И только что Нисей понял, что сам он тоже воистину Возлюбленный.