Автор: Извращенец Вилли
Фандом: Free!
Жанр: романс, ангст, AU
Пейринг: СоуРин
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: отказ.
Размещение: с разрешения.
Предупреждение: Кинк. ампутация, чуваки. в смысле, совсем. вообще. я оттяпала Соу руку. позаботьтесь о своей нежной психике сами.
читать дальше
Южный намертво впаян в твои
поднебесного цвета глаза.
поднебесного цвета глаза.
Острый запах спирта врезается под кожу, вакуумная больничная тишина давит, будто комнату положили под пресс. Офицер Мацуока сидит, покусывая губы, и нервно теребит фуражку в руках. Надо бы смыть с них кровь. Вторая отрицательная уже подсохла, превратившись в корку, и потрескалась. Рину кажется, что ее остались литры на руках. Литры чужой крови, не совпадающей с его третьей положительной, иначе мужчина отдал бы ее всю напарнику, что лежит сейчас в операционной, увитый проводами и трубками, окруженный стерильными врачами, еле живой. Это физически невозможно, но Рин так отчетливо слышит писк датчика, отсчитывающего удары сердца Соуске. Каждый удар - по его голове.
Врач выходит через семь часов и девятнадцать минут. Сухо сообщает, что офицер Ямазаки жив и даже стабилен, внутренние травмы оказались не критичными, но все равно пока помещен в реанимацию, в себя еще не пришел. Большего сказать не имеет права, а среди членов семьи нет такого понятия, как "друг детства, всю жизнь спасавший его чертову задницу", так что посещения пока придется отложить.
Рин ругается, но ничего сделать не может. Даже если и брать палату штурмом, то нужно сперва хотя бы вымыть руки.
Через три дня перманентного надоедания, офицеру Мацуока все же дают разрешение проведать напарника. Рин заходит в палату с приглушенным синтетическим светом, осторожно опускается на стульчик по правую от друга сторону и хочет взять его за руку, а руки просто нет. Вот плечевой сустав, вот плечо в бинтах... а локтевого сустава нет. И, соответственно, ни запястья, ни кисти, ни пальцев. Их попросту нет.
- Привет, - тянет улыбку Соуске и смотрит потухшими глазами.
- Соу... твоя... - слова липнут к стенкам горла, перекрывая воздух, давят изнутри гадким комом.
Соуске качает головой, как он это обычно делает, имея ввиду "все в порядке", а Рин лишь падает на койку, уткнувшись в его пахнущую неживой стерильностью бинтов грудь, и долго, беззвучно плачет. Зная, что друг сам этого делать ни за что не станет.
Ни черта все не в порядке.
Кое-как успокоившись через полчаса, Рин идет ругаться с ведущим врачом, с хирургом, с зав.отделения, да хоть с самим Гиппократом, ибо никак не может понять, с хрена ли Соуске отпилили руку.
Он все прокручивает и прокручивает в голове события того злосчастного задания.
Когда они вдвоем ворвались на склад, намереваясь задержать наркодиллера, которого выслеживали несколько месяцев, в огромном, забитом коробками, помещении, находился только обвиняемый и качающееся под потолком эхо. Соуске держал того на прицеле, пока Рин доставал наручники, оглашая обвинения и права, а потому совсем упустил момент, когда раздался оглушающий свист, после которого на них бросился брызжущий слюной ротвейлер.
Рин стоял и смотрел на злобного рычащего пса, который несся будто в замедленной съемке, пока не ощутил, как его накрывает большое теплое тело. Тело с таким знакомым и безопасным запахом. Соуске.
Прибывшие на подмогу Микошиба с Нитори застрелили пса и бросились в погоню за попытавшимся скрыться торгашом, а Рин сидел, сдерживая расползающуюся внутри тошноту, и пытался собрать в кучку развороченную в хлам руку. Соуске, помнится, еще шутить пытался. Как будто у него чувство юмора есть, придурок.
Но ведь Мацуока тогда все сделал правильно. Разодрал рубашку, наложил жгут, прижал рану, кое-как остановил кровотечение.
- Слишком поздно прибыла помощь, - терпеливо объясняет доктор, рассказывая про остатки костных тканей в рваных мышцах. Рин же вновь чувствует, как его окатывает душным запахом крови, перед глазами всплывает месиво, в котором с трудом можно узнать изжеванную руку с белеющими осколками костей. - Повязка была наложена слишком туго, мы ничего не могли сделать, - с вежливым равнодушием продолжает рассказывать доктор про некрозы, нарушения циркуляции и прочие непонятные вещи, которые заливаются в голову Рина как вода, не задерживаясь там, но вымывая все прочие мысли, оставляя лишь одно ужасающее осознание.
Это что же получается... он сам виноват в том, что Соуске, его Соуске, с которым они вместе ходили в плавательный клуб в школе, с которым вместе заканчивали полицейскую академию, с которым до сих пор дерутся за колу, потерял руку... из-за самого Рина? Мацуока бледнеет, сглатывает и не замечает, как врач предлагает ему воды и усаживает в ближайшее кресло.
Еще почти месяц Рин ходит в больницу каждый день. Носит Соуске арахисовое масло, поправляет подушки, раздвигает шторы и вообще всячески суетится, пытаясь развлечь друга хоть чем-то.
Болезненно белые бинты перетягивают его широкую грудь, плечо и все, что осталось от руки. Рин наблюдал за перевязками так часто, что теперь сам помогает их менять, слой за слоем снимая шершавую ткань, оголяя набухшую и потемневшую поврежденную конечность в коже, туго перетянутой жесткими швами. В такие моменты Соуске всегда склоняет голову набок и смотрит в противоположную сторону застывшим, замершим взглядом, будто его здесь и нет вовсе. Будто это все не с ним.
Охлаждающая мазь приятно пахнет ментолом. Этот запах так идет Соуске. Рин осторожно размазывает ее по коже, едва касаясь подушечками пальцев, чтоб ни в коем случае не сделать больно. Это... так завораживает. Круговые осторожные движения, мятный запах и... Рин усиленно старается не думать, что желание пощупать поврежденную руку Соуске - это как-то ненормально вообще. Кончики лески, что ровными одинаковыми стежками туго стягивает края кожи, царапают пальцы. Плоть между швами набухла, выглядит неестественно, жутко, но Рин никак не может оторвать от них глаз.
Собственная реакция пугает, потому мужчина спешит упаковать это все обратно в бинты.
ххх
После выписки домой Соуске заходит осторожно, будто и не к себе вовсе. Осматривает квартиру, словно впервые здесь очутился. Настороженный, ощетинившийся, враждебный ко всему, оценивает окружение. Рин лишь чутьем понимает, что для друга не осталось ничего прежнего даже в старых привычных вещах. Потому что сам он уже не такой, и никогда не будет тем же, что и раньше. Соуске вынужден переучиться всему, что только знает и умеет.
Сумку Ямазаки берет и несет сам, наотрез отказавшись от помощи. Куртку на молнии тоже может стянуть, пусть и заняло это уйму времени, а вот с рубашкой расправиться все никак не получается, и он в сердцах дергает ткань до треска. Рин торопливо, но без лишней суеты, подбегает и начинает разбираться с мелкими пуговками, помогая Соуске, мрачнеющему с каждой секундой все больше.
Что ж. Похоже, учиться жить по-новому придется вместе.
На первых порах Рин помогает не то что одеваться и раздеваться, а даже есть. Что, естественно, не прибавляет ни капли настроения Соуске.
Мацуока видит, что Соуске никак не может привыкнуть к тому, что руки больше нет. Просто нет. Что он ничего больше не может ею сделать. Часто бывает, что Соуске рефлекторно тянется что-нибудь взять и каждый раз в темных глазах плещется горечь, злость и отчаянье, когда это не получается. Культя при этом странно двигается, и оно было бы смешно, не будь так леденяще жутко.
Но хуже всего, когда Ямазаки, такой сильный, такой волевой Ямазаки, периодически падает на пол, вскрикивая и постанывая от боли. От боли в руке, которой нет. На лбу его выступает испарина, он с беспомощной яростью смотрит на обезображенную конечность, чувствуя, как она горит, будто опять оказавшись между мощных челюстей взбешенного животного, боль дробится и кислым ядом разливается в сознании, растерянном, ведь болеть там нечему. И тем не менее, в такие моменты эта боль - единственное, что кажется Соуске по-настоящему реальным.
ххх
Когда Рин слышит шум и низкое, отчаянное рычание, то пулей срывается в ванную. Там плещется вода, на дне ванны вытекает из открытой бутылки шампунь, а Соуске стоит с разбитым кровящим кулаком и тяжело дышит. Взгляд его пустой и какой-то неосознанный. Одна из плиток на стене покрылась густой сетью трещин.
- Эй... - пытаясь не выдать беспокойства, зовет Рин и осторожно касается кончиками пальцев, на что Ямазаки лишь резко дергается. Наверняка он кусает губы сейчас, пытаясь собрать себя в кучу. Рин знает, что друг завел недавно такую привычку и часто жует губы в кровь.
Мацуока вздыхает, поднимает шампунь, давит немного себе на ладонь и принимается мылить порядком отросшие за последнее время черные волосы.
- У Тори кошка шестерых родила. Та, которую ему Макото подсунул. Он теперь носится по участку, не зная, что с ними делать. Момо все твердит, что лучше бы он жуков разводил, - Рин не спрашивает, что случилось. Что именно не вышло у Соу, из-за чего тот так рассердился. Нет, он рассказывает про всякую чепуху из участка, зная, что лишь это подействует.
Вряд ли Соуске его действительно слушал, но чуть привыкнув к неназойливому трещанию напарника (теперь уже бывшего, скорее всего) заметно расслабляется и присаживается на дно ванны, прикрывая глаза. Ему нравится, когда Рин моет его голову, а теперь делать это приходится довольно часто, - плавные массажные движения, ароматная пена, ласковые пальцы. Все это существенно успокаивает.
- Гиса записался на самбу. Рея с собой тащит, бедолага так и не научился плести лапти, так что наш человек-солнце решил сменить им сферу деятельности. Хотя мне кажется, Рей бы просто посидел дома хоть немножко, - улыбку слышно в голосе, и это все, что Соуске слышит, пока Рин оглаживает губкой его согнутую спину.
Рин смывает пену, вытирает Соуске и накладывает свежие бинты, а в голове крутится назойливая мысль, что тот как большая кукла.
И от этого становится так тоскно, так грустно, что, поддавшись порыву, Рин наклоняется и касается обнаженной кожи на плече губами. Мягко, тепло, мимолетно.
В этом поцелуе все его беспокойство, вся его забота и капля нежности. Капля, просочившаяся через стену, за которой этой нежности заперто тонны, океаны.
Соуске не возражает.
И так начинает повторяться из раза в раз.
Ни в чем больше не проявляя своей странной тяги, Рин лишь мелко целует обрубок руки, и с каждым разом длится это все дольше и дольше. Не сразу он позволяет себе коснуться неестественно гладкого участка кожи, которым залатали открытую рану. Соуске вздрагивает, но по-прежнему не возражает, лишь безмерно спокойно глядя на яркую макушку и расслабляясь всем телом.
Раскуроченные нервные окончания сыграли с Ямазаки занятную шутку, обеспечив того весьма выборочной чувствительностью на поврежденном участке. Местами он не чувствует ничего вовсе, даже если и надавить больно, в то время как иной раз от одного только дыхания, мазнувшего по остатку руки, все тело прошивает электрическим импульсом, который остро разливается внутри незнакомым, непонятным, но таким пряным удовольствием, что приходится откидываться на спинку дивана, прикрыв глаза и хватая воздух ртом.
Именно в один из таких случаев Соуске и ощущает прикосновение сухих мягких губ к собственным. Рядом с Мацуокой он чувствует себя в безопасности, а потому совсем пропускает момент, когда это парень успел прижаться так тесно и вовлечь в осторожный, плавный поцелуй.
А Рин же пытается подавить бурлящий внутри водоворот эмоций, внезапно поднявшийся и накрывший с головой. Их так много, они набивают тело ватным весом, заставляя падать на Соуске, прижиматься как можно плотнее и целовать его, пытаясь хоть таким образом найти всем этим чувствам выход. Чувствам, от избытка которых, кажется, у Рина будто треснула и разлетелась на щепки внутренняя плотина, о которой он сам даже не знал.
ххх
Проходит неделя, вторая. Соуске усердно разрабатывает плечо и руку, дабы не атрофировались мышцы, ведь им занялся отличный протезист и Ямазаки смеет мечтать о возврате дееспособности, хотя бы частично. Рин все так же старательно помогает ему, только перевязки теперь затягиваются на несколько дюжин минут, когда, упаковав руку в бинты, Мацуока вновь и вновь приникает к мощному, пышущему силой, несмотря на дефект, телу Соуске, прижимается кожа к коже, смешивая исходящий от них обоих жар. Соуске обнимает его, грубо сдавливая бока, и пылко отвечает на поцелуи, отключаясь в эти моменты от реальности.
Они не говорят об этом, не обсуждают и не выясняют отношения, просто претворяют оказание необходимой мед. помощи в непонятный, но приятным обоим процесс, во время которого становится жарко, звенит в ушах, а тело наливается мягкой тяжестью, что разносится до кончиков пальцев мчащейся внутри кровью.
В очередной раз привычно усыпая мелкими поцелуями чужое плечо, Рин понимает, что у Соуске быстрее начинает биться сердце - не слышит, но чувствует участившийся пульс под пальцами. И это мерное, ритмичное биение будто гипнотизирует, подобно дудке заклинателя змей. Он плавно перетекает к Соуске на колени, желая почувствовать эту пульсацию всем телом, вновь и вновь увлекает Ямазаки в порывистые поцелуи и настойчиво трется, пока не обнаруживает откровенно возбужденным не только себя, но и Соуске тоже.
Пара резких секунд уходит на принятие решения, и Рин, подрагивающими от переизбытка эмоций и чувств пальцами, развязывает узел на домашних штанах Соуске и стягивает их пониже, давая волю налитому члену, тут же прижавшемуся к подтянутому животу. Это волнительно, но совершенно не ощущается чем-то неправильным, наоборот, переступив последнюю черту, Рин чувствует, будто все встало на свои места. Быстро облизав пальцы, он заводит руку за спину и пытается подготовить себя, торопливо, неаккуратно, чем сам же и делает хуже.
Соуске не пытается возражать. Может, он и хотел бы что-то сказать по поводу происходящего, убедиться, что это правильно, уточнить, стоит ли им это делать, но он лишь тянет руку и бесконечно ласково касается зарумянившейся щеки, обращая на себя внимание. Рин поднимает голову и смотрит прямо в невероятного цвета глаза, мгновенно успокоившись и перестав суетиться. Еще один долгий, трепетный поцелуй, Соуске поглаживает его напряженную поясницу, пока сам Рин старательно растягивает себя. Под рукой нет необходимого, чтоб полноценно обеспечить секс, но к черту все, в любом случае, Рин не смог бы сейчас оторваться от Соуске, чтоб пойти за смазкой или презервативами (если таковые вообще в квартире имеются).
Рин облизывает ладонь и кое-как смазывает Соуске, вышибая гортанный хрип прикосновением к члену. Ямазаки большой и разгоряченный, дышит тяжело, прерывисто, обдавая кожу жаром, заставляя ее покрываться мурашками. Коснувшись губами родинки под ключицей, Рин приподнимается, крепко ухватившись за широкие плечи, и пристраивается так, чтоб было удобно. Смотрит напоследок в знакомые добрые глаза, сейчас подернутые рябью тревоги, и начинает плавно опускаться на Соуске. Он обжигает и давит изнутри, растягивает сильнее, чем Рин рассчитывал. Это больно, но кажется по-странному справедливым. Никто его не обвинял, но все равно, ответственность за потерянную руку Рин несет на себе, и эта режущая боль сейчас ощущается каким-то глупым искуплением, от нее совсем немножко, но становится легче. Потому Рин не останавливается, даже когда Соуске взволнованно сжимает его бедро, пытаясь притормозить, с трудом сдерживая рвущиеся инстинкты, диктующие, что нужно овладеть тем, чего так сильно желает, не медлить, не ослаблять.
И все же, приняв Соуске полностью в себя, Рину приходится остановиться и позволить себе немного привыкнуть к новым ощущениям. Он глубоко втягивает воздух и сжимает коленями чужие бедра. Упирается лбом в чужое плечо, с усилием унимая разбежавшуюся по телу дрожь. Ощущений так много, эмоций так много, Ямазаки так невозможно много. Рин чувствует, будто Соуске проник внутрь него весь, а не только отдельной частью тела, будто заполнил собой в середине все пустоты и полости. Проглотив этот безразборный прилив чувств, Рин начинает плавно раскачиваться, пока все еще обнимая Соуске за шею. Первые пробные движения быстро становятся все смелее, разгоняя кровь по телу.
Соуске смотрит на Рина снизу вверх, будто видит его впервые. Разметавшиеся волосы, прилипшие к вискам, крепко закрытые глаза, искривленные брови и закушенная в напрасной попытке сдержать голос губа - все это вызывает наивный восторг. Мужчина наклоняет голову и слизывает с подбородка незаметно соскочившую слезу. На языке остается яркий соленый привкус, нос щекочет насыщенный запах пота. Сам того не замечая, Рин цепляется за бинты, растягивая ненадежную ткань, нитки которой теперь щекочут грудь, но это все неважно, пока он с неприличными хлопками скачет на Соуске, даруя ни с чем не сравнимые ощущения.
Рин чувствует, как стягивается в паху густое удовольствие, укладывается тяжелыми кольцами, и из последних сил пытается сдержаться, обхватывая и сжимая Соуске. Но когда тот накрывает большой ладонью его член, размазывает по головке смазку и начинает дрочить, сил уже ни на что не остается, и Рин с громким стоном кончает, изливаясь на растрепанные бинты. Чувствует тут же, как пульсирует внутри член Соуске, видит, как тот напрягся, слышит, как он низко рычит. И понимает, что именно это и стало последним штрихом для полного удовлетворения.
Вставать не хочется, мыться не хочется, единственное желание - остаться лежать вот так на широкой груди, мерно восстанавливая дыхание. Рин подумывает шутливо попросить отнести его в ванную, но вовремя осекается, поджав губы. Сердце снова болезненно сжимается, но уже гораздо более приглушенно, чем раньше.
Собравшись с силами, Рин, наконец, поднимается на ноги. Член выскакивает из него с пошлым хлюпаньем, что смущает неимоверно, но мужчина держится, нагло ухмыльнувшись. Соуске наблюдает за тем, как Мацуока, стройный и красивый, разворачивается по направлению к ванной, как делает пару шагов и как по бедру течет его, Соуске, семя. Растерянный Рин не сразу понимает, что происходит, а когда все же осознает, то краснеет-таки до кончиков ушей, так, что лицо становится в тон волосам, и кидается в душ, громко хлопнув дверью.
Так что до кровати мужчина добирается совершенно обессилевший, но весьма умиротворенный. Укладывается в постель рядом с успевшим кое-как привести себя в порядок Ямазаки. Ни у одного из них даже мысли не возникло сегодня спать раздельно.
- Ты из меня будто душу вытрахнул, - тихо ворчит Рин, а Соуске лишь улыбается. И Рин понимает, что нет, душа все же пока при нем, потому что именно на ней стало безмерно тепло. Соуске не улыбался так уже целую вечность.
- Спи, - шепчет Ямазаки, целуя Рина в висок, и понимает, что сказал это в пустоту: Мацуока отключился мгновенно.
Впервые за бесконечно долгое время Соуске спокойно. Перед сном он не терзается никакими сомнениями и тревогами, не жалеет о прошлом, не боится будущего. Может быть, все не так уж и плохо, как казалось.
В одном Соуске точно уверен - все получится, пока у него есть Рин.